Неточные совпадения
Луна плывет высоко над землею
Меж бледных туч;
Но движет с вышины
волной морскою
Волшебный луч.
Моей души тебя признало море
Своей луной,
И движется — и в
радости и в горе —
Тобой одной.
Тоской любви, тоской немых стремлений
Душа полна;
Мне тяжело… Но ты чужда смятений,
Как та луна.
Она ответила ему глубоким вздохом
радости, вся облитая горячей
волной любви.
В сердце ее вспыхнули тоска разочарования и —
радость видеть Андрея. Вспыхнули, смешались в одно большое, жгучее чувство; оно обняло ее горячей
волной, обняло, подняло, и она ткнулась лицом в грудь Андрея. Он крепко сжал ее, руки его дрожали, мать молча, тихо плакала, он гладил ее волосы и говорил, точно пел...
Скажите мне, отчего в эту ночь воздух всегда так тепел и тих, отчего в небе горят миллионы звезд, отчего природа одевается
радостью, отчего сердце у меня словно саднит от полноты нахлынувшего вдруг веселия, отчего кровь приливает к горлу, и я чувствую, что меня как будто поднимает, как будто уносит какою-то невидимою
волною?
Царь все ближе к Александрову. Сладкий острый восторг охватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые
волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его глаза, прямо и ласково устремленные в него. Ему кажется, что в течение минуты их взгляды не расходятся. Спокойная, великая
радость, как густой золотой песок, льется из его глаз.
Увлеченная, подхваченная дуновением общего сочувствия, с слезами художнической
радости и действительного страдания на глазах, певица отдалась поднимавшей ее
волне, лицо ее преобразилось, и перед грозным призраком внезапно приблизившейся смерти с таким, до неба достигающим, порывом моленья исторглись у ней слова: «Lascia mi vivere…
На ней было черное креповое платье с едва заметными золотыми украшениями; ее плечи белели матовою белизной, а лицо, тоже бледное под мгновенною алою
волной, по нем разлитою, дышало торжеством красоты, и не одной только красоты: затаенная, почти насмешливая
радость светилась в полузакрытых глазах, трепетала около губ и ноздрей…
И вдруг на долы дождь и град
Из туч сквозь молний извергались;
Волнами роя крутизны,
Сдвигая камни вековые,
Текли потоки дождевые —
А пленник, с горной вышины,
Один, за тучей громовою,
Возврата солнечного ждал,
Недосягаемый грозою,
И бури немощному вою
С какой-то
радостью внимал.
И снова начал рассказывать о несправедливой жизни, — снова сгрудился базарный народ большой толпой, полицейский теряется в ней, затирают его. Вспоминаю Костю и заводских ребят, чувствую гордость в себе и великую
радость — снова я силён и как во сне… Свистит полицейский, мелькают разные лица, горит множество глаз, качаются люди жаркой
волной, подталкивают меня, и лёгок я среди них. Кто-то за плечо схватил, шепчет мне в ухо...
То крылом
волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат
радость в смелом крике птицы.
«Скоро!» — подумал он, и сердце его трепыхнулось, как птица, и выросло в душе что-то печальное и больное, как у всех уезжающих надолго, навсегда, — и потонуло в
волне широкой
радости и торжества.
— Господи! Как хорошо! — невольно прошептал юноша. И, весь душевно приподнятый, восторженный и умиленный, он отдался благоговейному созерцанию величия и красоты беспредельного океана. Нервы его трепетали, какая-то
волна счастья приливала к его сердцу. Он чувствовал и
радость и в то же время внутреннюю неудовлетворенность. Ему хотелось быть и лучше, и добрее, и чище. Ему хотелось обнять весь мир и никогда не сделать никому зла в жизни.
Там с
радостью приняли и утопленника и его спасителя. Собрались все бывшие на пароходе, забыв на минуту другого утопавшего, усиленно и неумело боровшегося с волжскими
волнами. Кто-то крикнул наконец...
Вся отхлынувшая было
радость снова жгуче-сладкой
волной затопила сердечко Дуни.
Без всякой причины в груди ее шевельнулась
радость: сначала
радость была маленькая и каталась в груди, как резиновый мячик, потом она стала шире, больше и хлынула как
волна.
И вдруг — вдруг непонятная
волна захлестнула душу совершенно необычною по силе
радостью.
Потом говорил Мороз, Перевозчиков. Опять я говорил, уже без маскарада. Меня встретила буря оваций. И говорил я, как никогда. Гордые за меня лица наших. Жадно хватающее внимание серых слушателей. Как морской прилив, сочувствие сотен душ поднимало душу, качало ее на
волнах вдохновения и
радости. С изумлением слушал я сам себя, как бурно и ярко лилась моя речь, как уверенно и властно.
И жизнь кругом захлестывает его душу
волнами блаженной
радости.
Когда он проснулся, ощущения масла на шее и мятного холодка около губ уж не было, но
радость по-вчерашнему
волной ходила в груди. Он с восторгом поглядел на оконные рамы, позолоченные восходящим солнцем, и прислушался к движению, происходившему на улице. У самых окон громко разговаривали. Батарейный командир Рябовича, Лебедецкий, только что догнавший бригаду, очень громко, от непривычки говорить тихо, беседовал со своим фельдфебелем.
Кто это крикнул — я или кто-нибудь другой? Ничего не сознаю и не понимаю…
Радость, жгучая острая
радость, светлою
волною поднялась из самых недр моей души и залила все своим горячим потоком.
Юрка радостно ощущал, как к локтю его прижималась тугая грудь Лельки.
Волна уверенной
радости окатила душу. Лелька видела его влюбленные глаза, и ей хотелось почувствовать свою власть над ним.
В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх…
Тогда, неописанной
радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в
волны…
И с арфою стройной
Ко древу к Минване приходит певец.
Все было спокойно,
Как тихая
радость их юных сердец:
Прохлада и нега,
Мерцанье луны,
Иропот у брега
Дробимыя с легким плесканьем
волны.